Холли заколебалась и полезла за дневником, хотя знала наверняка, что сегодняшний вечер у нее свободен. Дело в том, что она терпеть не могла этот аспект своего дела, не любила бывать на публике… и ей было неуютно от того, что общественность ассоциирует деятельность ее кампании именно с ней.

Она как-то жаловалась Элен, что иногда ей кажется, будто она кукла, которую выставили вперед как символ процветающей деловой женщины, которая все еще сохраняет свою женственность… свои корни.

Элен посочувствовала ей, однако заметила, что такова жизнь, в деловом мире, во всяком случае, что глава кампании мужчина также никогда не откажется попозировать, если это послужит увеличению доходов предприятия.

– Может быть, и так, – согласилась Холли, добавив с горечью: – Но мужчинам не приходится давать интервью разодетым в платья от лучших модельеров и прическах, подогнанных под представления фотографа о моде, а затем быть представляемыми в качестве объектов любопытства просто потому, что они остаются мужчинами.

Элен рассмеялась, а затем неодобрительно покачала головой, при этом сухо заметив:

– Старайся выглядеть наилучшим образом, Холли. Ты не представляешь, со сколькими женщинами мне приходится иметь дело, которые буквально плачут от того, что не соответствуют сложившимся стереотипам привлекательности и сексуальности, с женщинами, которые в ужасе от того, что их заурядная внешность может отразиться на их бизнесе. Я знаю, как нам всем хочется, чтобы о нас судили по способностям, а не потому, как мы выглядим, но, к сожалению, такова жизнь.

– Я свободна сегодня вечером, – наконец сказала Холли и осторожно добавила: – Но ты знаешь, как я отношусь ко всему этому.

– Да, я знаю, – согласилась Элен. – Но это важный шаг вперед для тебя… для кампании. Я знаю, ты веришь в свою продукцию, Холли. Так что тебе не так уж будет сложно сказать другим людям об этом.

Если бы все было так просто, подумала Холли со вздохом десять минут спустя, когда повесила трубку.

Элен была умна и убедительна, и в конце концов сделать так, чтобы новые духи получили широкую рекламу, – ее работа.

С самого начала Холли настояла на том, чтобы ее продукцию не рекламировали невероятно шикарные модели, чьи образы невольно заставляли других женщин чувствовать себя дурнушками. Она хотела, чтобы ее продукция говорила сама за себя, но она тогда не представляла себе, что это повлечет за собой столько работы с прессой.

– Элен приедет сегодня позже, во второй половине дня, – сообщила она Элис. – Ты не могла бы заказать ей номер в Сарле Мэнор? Да, и еще, пожалуйста, столик на вечер у Алистера.

В середине дня раздался совершенно неожиданный звонок от брата. Междугородная связь была на удивление хорошей, и, по непонятной причине, от звука голоса Пола и его жизнерадостности у нее комок подкатил к горлу и защемило сердце.

Они с Полом, такие разные во многих отношениях, были при всем том очень близки, и она очень скучала по нему этим летом.

Какое-то время они обсуждали выпуск новых духов, а затем он сказал:

– Мне кажется, я нашел здесь кое-что, что обещает оказаться очень интересным. Я хочу привезти это домой и основательно исследовать, что означает, конечно же, прохождение всех формальностей, связанных с импортом и экспортом. У меня все готово, но ты не знаешь, как все бывает. Мне, возможно, придется задержаться здесь еще на пару недель. Да, кстати, я могу взглянуть на твое детище, хочешь знать, как оно поживает?

Мужчины-коллеги сначала сомневались, когда она объявила, что кампания купит и будет защищать участок тропических лесов, но она проявила решимость и сказала, что будет платить из своего кармана, если они откажутся санкционировать покупку.

В конце концов они сдались, и хотя, как она позднее узнала, кто-то сообщил обо всем репортерам, она сказала себе, что от этого ценность защиты окружающей среды не меняется, хотя лично она предпочла бы, чтобы общественность ничего не знала. Она боялась, что бескорыстная акция может быть воспринята как самореклама исключительно в коммерческих интересах – а это как раз то, чему она противилась, точно так же, как считала, что, если кампания делает пожертвование, то только анонимно.

– Послушай, мне не хочется говорить об этом по телефону, но у меня здесь действительно есть кое-что интересное, так что, как только покончу с формальностями, выезжаю домой.

– Надеюсь, ты успеешь к презентации новых духов, – напомнила Холли.

– Не беспокойся. Я успею. Есть какие-нибудь новости? Что-нибудь интересное?

Холли помолчала, затем неохотно сообщила:

– Нет, разве только… Роберт Грэхэм вернулся. Он купил Холл.

– Правда? Старина Роберт. Я помню, он всегда мечтал о нем.

Холли пронзила острая боль. Роберт никогда не говорил ей об этом… Никогда не делился с ней.

Позже, когда уходила из офиса, она сказала себе, что это еще раз доказывает ее правоту – она никогда ничего не значила для Роберта.

Перестань, говорила она себе по дороге домой. Перестань думать о нем. Его нет в твоей жизни – и все.

И тем не менее, заперев переднюю дверцу машины, она коснулась кончиком языка губ, как будто хотела почувствовать его губы на своих.

Она яростно сомкнула их, гоня от себя опасные мечты, которые, как змеи, вползали в ее сознание.

Ну, неужели ей больше не о чем думать? – презрительно вопрошала она себя, – неужели в действительности так скудна ее жизнь, что она не может занимать себя мыслями, которые хороши разве что для неопытных девчонок?

Что толку грезить наяву о таком человеке, как Роберт?

Но он ласкал ее… целовал ее…

Она сделала нетерпеливый жест рукой, как бы пытаясь отмахнуться от грез. Вот в чем лежала опасность того, что она никогда не вступала в отношения с другими мужчинами. Часть ее так и осталась в прошлом, часть ее по-прежнему была самым опасным образом не защищена от страданий.

Ни одна женщина не может забыть своего первого мужчину. Но так цепляться за эту память было слишком саморазрушительно.

Чего она добивается? Хочет наказать себя за то, что Роберт ее не любил, доказать себе, что она была не достойна любви?

И чьей любви? Любви другого мужчины или Роберта?

Нет, не то, она не дура, самоистязающая себя, – она зрелый и разумный человек. Такой разумный, что по сути позволила Роберту обнимать и целовать себя? Это что же получается, разумно? Ее лицо исказилось. Разумно было бы приказать ему уйти… а еще лучше вообще не открывать дверь. К черту его причины, каковы бы они ни были, пора подумать о своих, пора спросить себя со всей строгостью, почему она до сих пор не может отказаться от прошлого.

Другой мужчина – другой любовник мог бы ей в этом помочь, но она не позволяет иметь себе другого мужчину, другого любовника. Вместо этого она цепляется за воспоминания… и мучает, мучает себя.